— Гуль не может возвращаться в Ак-Шеих. Но Гуль не хочет в Албасту. Мать зла. Но Гуль обещала Азизу-бабе.

Талавир подумал, что она очень долго готовила эту речь. Синекожа сделала паузу, хитро прищурилась и наконец объявила приговор:

— Гуль отведет туда, куда хочет одноликий.

Весь день они шли по Дешту. Гуль радовалась и уже не упоминала Албасты.

Все ее мысли были о еде. Казалось, ее желудок мог переварить что угодно. А вот Талавиру пришлось привыкать к постоянной нехватке воды. От жевания солонца потрескались губы. Однако кесераток можно было есть даже сырыми. Амага молчала. Возможно, после сотен лет на одном месте она тоже наслаждалась дорогой.

Иногда они наталкивались на останки человеческих поселений. Все полезное давно растащили акинджии. Талавир подобрал клочок бумаги и узнал шрифт. Он уже видел такое на Матери Ветров. Это была агитка Старших Братьев. Такими засеяли

Киммерик сразу после Вспышек. Старшие Братья обещали еду и защиту. Те засоленные, которые доплетались до гуманитарных караванов, действительно получали одеяла и сухпайки, но должны были сдать анализы. Самых безобразных оставляли для экспериментов. Засоленные сами приводили детей или беременных жен на Матерь

Ветров. Измученные войной, ошеломленные Вспышками, они хотели верить, что их спасают, и молчали, когда их дети не возвращались от Старших Братьев. Главное, чтобы не трогали других.

Талавир повсеместно встречал следы боев: воронки от бомб, разбросанное Дештом железо, дыры от пуль. Но Дешт разбирался с этим своими силами. Бурые равняли ландшафт. Суер обессилел оружие.

— Плохие штуки. Злые, — сказала Гуль, показывая на шину от боевой машины. В резиновой стороне зияла дыра. Талавир заглянул внутрь и увидел кладку кхартала. Дешт действительно затягивал дыры по-своему. В гнезде лежало три яйца. Он убедился, что птицы нет, и забрал все. Затем подумал и вернул одно. Как говорил сын Ма: Дешт любит честных? Если убрать все яйца, то лишить себя или иной пищи в будущем.

Гуль удивилась такой расточительности, но промолчала. Она высосала свое яйцо одним длинным свистящим звуком. Талавир зарыл добычу в песок, разжег над ней огонь и дождался, пока прогорит. Яйцо оказалось невероятно соленым, но утолило голод.

Кхартал настиг их на следующий день, когда они вошли в долину курганов.

Он то снижался, то снова набирал высоту, трепеща перепончатыми крыльями.

Но самым плохим был крик — резкий, протяжный, как скрип ржавых дверей.

Гуль недовольно на него поглядывала.

— Еда.

Талавира гораздо сильнее беспокоили выросшие на горизонте курганы.

— У них тоже спят духи?

— Шепчут, — кивнула Гуль, наблюдая за наглой птицей. — Как массалар — сказки.

Талавир представил сонмы притаившихся в могильниках воинов и ускорил шаг. Обломки на его руках затрепетали. Еще никогда Дешт не казался ему таким живым.

Еще через день он почувствовал урчание в животе Гули. От голода она сжимала его руками. Талавир с грустью посмотрел на кхартала, что так их и преследовал. Чтобы его поймать, пришлось притвориться мертвым. Это было нетрудно. Он поранился острием копья, теперь торчавшего из его локтя, вымазал грудь кровью и улегся на пыль. Гуль затаилась за одним из курганов. Кхартал не заставил себя ждать. Свежее мясо в Деште — редкость. Когда он сел на грудь, Талавир одним быстрым движением схватил его за горло и повернул шею. Гуль хотела съесть добычу сразу, но Талавир решил по-другому. Он взял птицу за ноги и вылил немного крови на четыре стороны света. Гуль только хмыкнула. Она была частью Дешту и не чувствовала нужды с ним делиться.

— Дурак, должен был забрать все яйца. То, что оставил, пропадет в гнезде.

сказала Амага.

— Считай, что я оставил его Дешту, — сказал Талавир и удивленно поднял руку к глазам. — Что это?

Земля как бы заканчивалась. Горизонт превратился в тонкую блестящую линию.

— Дениз, маджзубан, — киммерически ответила Гуль. — Там море, дурачок, — повторила языком Старших Братьев.

С Матери Ветров не было видно моря. В первые годы завоевания Киммерика

Старшие Братья думали, как оградить новую территорию. Вспышки сделали это за них.

Море вокруг Дешту стало непроходимым, а приливы непредсказуемыми.

Море могло долго молчать, словно выжидая, пока люди что-нибудь построят на берегу, а потом разродиться невиданным штормом. И тогда волны сносили все на своем пути, вода разливалась в фадан и превращала затопленный Дешт в смертоносные гнилые болота.

С приближением к морю детский восторг синекожей ослаб. Они подходили к цели, к местам, где выросла Гуль. Талавир видел, как в ней возрождались воспоминания. Некоторые были приятны, но большинство заставляло фиолетовые глаза беспокойно бегать. Она долго рассматривала раковину, потом добыла скользкую середину и расплылась в ностальгической улыбке, потому что вспомнила вкус детства. Но смотрела на море и рычала, как животное — на древнего обидчика.

Талавир даже завидовал такому разнообразию реакций. Память засоленных постоянно воровал суер. Но они могли вспоминать. Талавира лишили и этого.

Его выращивали на лжи, чтобы он как можно лучше выполнил задачу Белокуна.

Он цеплялся, как копек — за брошенную кость, за единственное воспоминание, где Рябов навел на него дуло. Эта картинка — все, что от него осталось. Информация о том, кем был, кто превратился в «живое мясо» в Шейх-Эле, до сих пор хранилась в

Матери Ветров. Талавир подумал, что с Золотой Колыбелью он мог бы получить и ее.

Женщина зарычала и вырвала Талавира из мыслей. Она смотрела на море.

Вода была желтовато-розовая и тяжелая, как кислота. Вокруг стояла ленивая тишина. Ни тебе криков чегла, ни других привычных звуков. Лишь тяжелая накипь волн, облизывающих остовы лодок на песке под глиняными обрывами. Лодки напоминали выброшенные останки мутированных полумеханических животных, которые только и могли жить в ядовитом море. По фарсам от берега Талавир увидел диковинку. В море плавал трехмачтовый парусник. Паруса напоминали высохшие водоросли. Дерево блестело от соли. На стороне ярче, чем это было возможно, выделялось название: "Императрица Мария". Только сила суетника не давала ему превратиться в пыль.

Но Гуль смотрела дальше — на противоположный берег бухты. Когда-то ее любили богачи. Обломки